«У меня с детства было ощущение, что главная задача человека — познать истину».

 Предсмертное интервью протоиерея Кирилла Копейкина

Это было типичное задание по предмету «Информационная деятельность православного прихода» — взять интервью у преподавателя Академии на Неве. Но оказалось, что в данном случае оно станет последним в земной жизни для одного из интереснейших педагогов Духовной школы — протоиерея Кирилла Копейкина*, кандидата богословия и кандидата физико-математических наук.

Беседа состоялась 5 апреля, а 9 апреля отец Кирилл перешёл в вечность.

За несколько дней до смерти он — в открытой, свойственной ему непосредственной манере общения — делился со студентами своим осмыслением жизни, человеческого бытия, заповеди о непрестанной молитве и Божественной природе случайности.

Это удивительный разговор о физике и богословии, науке и религии — вещах, кажущихся многим совершенно разными, но так тесно переплетённых между собой в сознании отца Кирилла.

Вчитываясь в эти строки, соприкасаясь с глубиной восприятия этого мира, остаётся надеяться, что Премудрый Создатель открыл своему верному, постоянно ищущему истину творению, ответы на те вопросы, которые волновали ум и душу отца Кирилла на земле.

Публикация приурочена к 40-му дню после смерти приснопоминаемого пастыря и учёного. Вечная ему память!

— Отец Кирилл, расскажите, как и в каком возрасте Вы заинтересовались физикой?

— У меня с детства было ощущение, что главная задача человека — познать истину. Почему это было с детства? Я рос в специфическом советском материалистическом обществе, когда познать истину значило понять, как всё устроено. Мне хотелось проникнуть в эту тайну до конца. Путь был один — заниматься не просто физикой, а фундаментальным её подразделом — теорией элементарных частиц. Это было интуитивным стремлением, возникшем у меня достаточно рано.

Когда я пошёл в школу, мои родители подарили мне подписку на двенадцатитомную детскую энциклопедию, в которой меня интересовали математика и физика. Дальше было увлекательное изучение этих наук в школе, а потом появилась передача «Очевидное — невероятное» Сергея Петровича Капицы, которая шла по воскресным дням. Помню, как меня захватывали рассказы ведущего про тайны физического мира, особенно про строение атома. Появилось желание изучить это серьёзнее.

— Получается, дальше Вы остались верны своему детскому желанию?

— Да. После восьмого класса я пошёл физико-математическую школу, оттуда поступил на физический факультет Ленинградского государственного университета. Когда я начал изучать физику на другом уровне, меня поразило, насколько материальный мир не является таковым в классическом для меня — школьном — смысле этого слова.

Квантовая механика, которая описывает мир фундаментальных частиц, странно устроена. Частицы в ней, строго говоря, не являются таковыми. У нас просто нет подходящего слова. Они похожи на обладающие сознанием сущности, которые взаимодействуют с нашим сознанием. Поэтому квантовая частица «чувствует», измеряем мы её или нет. Почему именно так получается — до сих пор непонятно, учёные продолжают спорить по этой теме.

Когда я с этим столкнулся, это разрушило моё детское представление о материальности мира. Если мир взаимодействует с наблюдателем в сознании наблюдателя, это означает, что человек настолько плотно вписан в реальность, что мы притягиваем к себе определённые события, просто состоянием своей души. Это был первый толчок к обретению веры.

— После этого Вы решили креститься?

— Нет. Я крещён в детстве по одной причине: родился очень слабым. Бабушка дала обет, если я выживу, то она меня крестит. Мои родители — инженеры — не были сильно верующими, но и не стали возражать против таинства. Было время, когда мы с бабушкой ходили в церковь, но нечасто. Это не было центром моей жизни.

— Когда, в таком случае, произошло осмысление веры?

— Уже в университете. В поисках истины я стал задумываться над тем, зачем мне нужно заниматься физикой. Допустим, я открою новый закон природы, получу Нобелевскую премию, неужели это сделает меня счастливым? Нет! В это время я начал приходить в храм и регулярно причащаться. Конечно, тогда я не думал о священстве. Моя церковная и научная жизнь составляли две параллельные реальности. Был разрыв: пока я сидел на лекции по квантовой теории поля, то ощущал себя человеком XX века, а когда приходил в храм, то оказывался в XVII столетии. Его, этот разрыв, мне хотелось преодолеть, но это не было сверхзадачей.

— В какой момент Вы решили стать священнослужителем?

— Это случилось после близкого соприкосновения со смертью. В достаточно молодом возрасте умер мой отец. Столкнувшись с этой трагедией, я мгновенно понял, что такое жизнь. Мне открылось, что безальтернативных явлений для нас не существует. Пока я дышу, мне легко и свободно, поэтому я не понимаю сложности каждого вздоха. Но стоит мне ненадолго задержать дыхание, как я сразу пойму, насколько это важный процесс. Точно так же с жизнью: пока она течёт нормально, мы не понимаем её смысла и ценности, но как только сталкиваемся со смертью, тогда начинаем осмыслять жизнь иначе.

Пока не похоронили отца, размышлять над смыслом бытия, над значением жизни и смерти у меня не было возможности. Но я помню, что как-то после мне первой после пробуждения утром пришла мысль: «Единственное, что важно в жизни — то, что не исчезает со смертью». Было ощущение, что мысль пришла снаружи. За ней пришла вторая: «Значит, нужно быть священником». Я удивился: во-первых, это не мои рассуждения, они «внешние», а во-вторых, очевидным образом логическая связь между ними для меня не обнаруживалась. Это звучало как вердикт: только так и никак иначе.

Папа умер в декабре, а в июне я уже подал документы в семинарию, где в своё время принял сан.

— При этом Вы не оставили естественнонаучных трудов. Не приходилось ли из-за поступления в семинарию ловить на себе косые взгляды?

— Было разное. Хочу рассказать историю своего взаимодействия с нобелевским лауреатом Виталием Лазаревичем Гинзбургом.

Немного о том, кто это. В своё время он был главным редактором «Успехов физических наук» — журнала, который и сегодня является одним из самых авторитетных периодических изданий по данной теме. Гинзбург жил в Москве и проводил научный семинар, на который приходили многие физики. В то время считалось, если ты выступил там, твои идеи отмечены особым знаком качества. При этом надо понимать, что Виталий Лазаревич был убеждённым атеистом и одним из тех физиков, кто в 2008 году подписал знаменитое «Письмо десяти академиков» против клерикализации образования, поскольку придерживался мнения о несовместимости «сказок о боге и рациональной науки».

Когда сам Гинзбург получал Нобелевскую премию, в своей речи он не говорил о том, за что получил награду, но решил сказать, какие проблемы ему кажутся сегодня самыми актуальными в современной науке. Среди большого перечня была одна из трёх, как он выразился, великих неразрешимых проблем физики — проблема интерпретации квантовой теории.

Я написал работу о квантовой физике Вольфганга Паули — одного из создателей квантовой механики и лауреата Нобелевской премии 1945 года. Вместе с Густавом Юнгом они работали над объединением психологического взгляд на представление о реальности психики (не очень зависимой от внешнего мира) и знаниями Паули в области квантовых исследований. Через своего хорошего знакомого Михаила Борисовича Менского — физика, работавшего в группе Гинзбурга, я показал свой труд Виталию Лазаревичу.

Последний, будучи ярым атеистом, сначала встал на дыбы от того факта, что священник принёс такую работу, но, прочитав её, не заметил никаких физических погрешностей. Посоветовавшись с коллегами из редакции журнала, он опубликовал мои мысли.

Для меня эта история, которая случилась в 2008 году, показательна. С тех пор прошло уже много лет. За это время, как мне кажется, я продвинулся вперёд. Сегодня я понимаю, как можно и нужно решать проблему интерпретации квантовой теории с учётом теологического контекста. На данный момент это важно, поскольку сейчас, как говорят специалисты, мы находимся на пороге второй квантовой революции.

— Первая квантовая революция ознаменована созданием атомной бомбы и транзисторов. Что ждать от второй?

— Мы должны научиться управлять не только большими совокупностями квантовых объектов, но и единичными квантовыми объектами, передавая информацию при помощи отдельных фотонов. Если это удастся, мы сможем создать линии связи, которые принципиально невозможно подслушать или перехватить.

Кроме того, сейчас большие ожидания возлагаются на создание квантовых компьютеров, которые будут способны решать принципиально новые задачи. Например, они смогут взламывать программные коды, на расшифровку которых у обычных компьютеров ушло бы 1000 лет. Мы находимся на пороге великих открытий и новых возможностей.

Однако, чтобы вторая квантовая революция осуществилась, мы должны понимать квантовую теорию уже на более глубоком уровне, чем это было раньше, и здесь, мне кажется, теология может помочь.

— Разве сейчас нет достаточного понимания квантовых процессов?

— Смотрите: 2025 год объявлен годом квантовой физики. При этом мы наблюдаем парадоксальную ситуацию: квантовая физика возникла 100 лет назад, но до сих пор идут споры об её интерпретации. Получается так, что мы можем предсказать результаты эксперимента, но не понимаем, какая онтологическая реальность стоит за ним.

Материалистическая интерпретация уже не подходит, а другой интерпретации нет. Недавно, в 2022 году, Оксфордский университет выпустил книгу с интерпретациями квантовой физики. Её объём — 1300 страниц. О чём это говорит? Верно: не существует единого подхода, мы не можем прийти к общей точке зрения, а значит, не понимаем этих процессов правильно.

— Чем теология может здесь помочь?

— Я думаю, если мы будем учитывать теологический контекст, мы сможем дать согласованную интерпретацию, которая связана не просто с математическим аппаратом, но будет учитывать широкий смысловой, философский, богословский и гуманитарный контекст. Эта интерпретация должна плотно вписываться в картину мира и давать её полное видение.

— Как это должно осуществиться на практике?

— Я думаю, теологический факультет должен стать вторым по значимости, наряду с физическим. Не только из-за того, что теология — систематизированное знание о мире, но именно потому, что она как наука позволяет по-другому взглянуть на ту же физику.

Теология и физика в своей совокупности очень сложные системы знаний. Для того, чтобы между ними могло происходить взаимодействие, нужны специалисты, имеющие знания и компетенции в обеих сферах. Сейчас таких людей очень мало.

Здесь же необходимо отметить, что Церковь должна найти в себе силы заняться разработкой школьных программ, в которых преподавались бы квантовая теория, её разносторонние интерпретации, не лишённые теологического дискурса. Люди в университет должны приходить подготовленные.

Сейчас во многих европейских странах это уже происходит. Начинаются размышления над тем, как рассказать школьникам о квантовой теории, потому что все ждут второй квантовой революции. Её творцами должны быть люди незашоренные и молодые.

— С чем связана такая постановка проблемы? Что не так со школьным образованием сегодня?

— К сожалению, но это факт: современное школьное образование прививает нашим детям материализм. Как? Очень просто. Физика, которую они изучают в школе, из XVII–XIX века. Естественно, она материалистическая. Для Исаака Ньютона, который создал классическую физику, это было проблемой, ведь сам он был верующим человеком и много занимался алхимией, понимаемой своеобразно. Для нас сегодня алхимия — лженаука, которая пыталась неблагородные металлы преобразовать в золото. Но задача алхимии была другой: преобразить естество этого мира, чтобы параллельно с этим происходило преображение души человека. Ньютон, когда занимался алхимией, пытался найти действия Бога внутри материального мира.

В XX веке возникла квантовая механика и теория относительности, которые должны были радикально изменить наше представление о мироздании, прояснить, что жизнь — не материя в обычном, школьном смысле слова. Проблема в том, что большинство людей не изучают эти теории. В школе о них почти не упоминают. Даже мировоззрение профессиональных физиков, занимающихся квантовой механикой, сформировалось на бытовом уровне как материалистическое, потому что им его привили в школе.

— В чём принципиальная разница классической и квантовой физики, которая так важна для дальнейшего прогресса?

— Смотрите, классическая физика основана на детерминизме. Он предполагает, что, если я знаю о состоянии мира в какой-то момент времени, то могу вычислить всё, что будет дальше и что было до этого. Отсюда вытекает вывод: во-первых, нет свободы у человека. Если всё детерминировано законами природы, значит, нет вменяемости за грех. Если я совершаю какое-то действие, то на это есть причины, которые от меня не зависят. Кроме того, невозможен никакой Промысл Божий: если всё предопределено, то Бог просто не может вмешаться в мироздание. Основываясь на этом, философы-атеисты делали вывод, что никакого Бога нет.

Когда в XX веке появилась квантовая механика и квантовая случайность, она была связана именно с принципиальной свободой, а не с нашим незнанием. Нам стало понятно следующее: эта случайность, которая существует на фундаментальном квантовом уровне, это «зазор», с одной стороны, для нашей свободы, а с другой — для действия Промысла Божия.

Мир устроен таким образом, что на фундаментальном уровне в нём есть случайность. Поскольку Бог — всемогущий, Он творит законы для мира. Поскольку воля Бога непреложна, эти законы неизменны и всё подчиняется жёстким закономерностям. Однако, когда что-то происходит, выбиваясь за пределы этих закономерностей, это происходит, потому что Творец вмешался в это. Всемогущество — синоним неподчинённости.

— Меняется ли со сменой физики назначение человека?

— Конечно, нет. Но добавляются некоторые интересные особенности. По-прежнему конечная цель человека — обожение, соединение с Богом. Но оно возможно только тогда, когда у мира нет никакого самостоятельного бытия, которое противостояло бы возможности соединения с Создателем.

Мы верим, что мир сотворён из ничего. В таком случае, у человека нет никакой самостоятельной сущности. Мир всё время меняется и, чтобы уцелеть в этом потоке, человек должен всё время за что-то самобытное хвататься. За что? Только за Бога, который Сущий. Отсюда заповедь непрестанной молитвы! Она — то, что позволяет личности человека оставаться в бытии, не раздираясь в непрестанной текучести мира.

— О чём должен знать студент-семинарист, который хочет быть осведомлённым в современном научном дискурсе? С чьими трудами стоит ознакомится?

— Сейчас есть очень много книг и видеороликов, в которых рассказывают о сложных вещах в физике. К сожалению, часто получается так, что популяризаторы упрощают материал до такой степени, что он становится совершенно далёким от реальности.

Я знаю очень хорошего специалиста, который умеет простым языком рассказать об очень сложных вещах, не искажая их. Это замечательный московский физик Алексей Михайлович Семихатов.

Он занимается популяризацией науки, что довольно нечасто встречается в среде учёных, поскольку многие исследователи относятся к этому как к чему-то несерьёзному. Им было выпущено очень много видеороликов, которые я рекомендую посмотреть. Кроме того, он недавно опубликовал две замечательные книги: «Всё, что движется» (2022) и «Сто лет недосказанности» (2024).

В последней книге он рассказывает о квантовой теории без каких бы то ни было формул. Мне кажется, это высший пилотаж в изложении сложного научного материала ясным и простым языком.

Примечательно и само название «Сто лет недосказанности». Недосказанность, которую Семихатов признаёт, состоит в том, что на данный момент мы многому научились, у нас есть математический аппарат, но мы не понимаем какой смысл стоит за этим аппаратом.

Про понимание физики в теологическом дискурсе мало кто говорит у нас в России. На Западе это более развито, но там существует другая система образования: теологический факультет изначально был в университете, а у нас и университет появился сравнительно поздно.

— Значит ли это, что в нашем Отечестве нормальных отношений между наукой и религией не существовало?

— Не совсем. Контактов науки и религии было, на мой взгляд, мало. Но это не значит, что их вовсе не было.

В XIX веке в академии и семинарии преподавали физику, естествознание, математику, а многие профессора духовных академий были одновременно профессорами университета и наоборот. В советское время, естественно, существовал непреодолимый разрыв.

Даже когда появились концепции расширяющейся вселенной, советские философы-марксисты восприняли это в штыки, потому что считалось, что вселенная и материя вечна и что у неё нет никакого начала, а если есть начало, то сразу возникал вопрос о творении. Поэтому сегодня многие физики, которые помнят ещё это время, как огня боятся любого идеологического вторжения в свою область. В России с этим особенно тяжело.

— Изменилась ли при этом степень доверия утверждению, что на основании научных данных Бога нет?

— Отчасти. Хотя это всегда вопрос личного отношения человека, научные данные могут только подтолкнуть к переосмыслению данного «доказанного» тезиса об отсутствии Создателя.

Например, сегодня мы описываем физический мир в широчайшем диапазоне размеров. Наши телескопы видят объекты, которые находятся от земли на расстоянии миллиардов световых лет. Мир для нас колоссально расширился, но при этом наше осмысление того, что мы видим и знаем, очень скромное.

При наблюдении такого пространства, где существуют миллиарды галактик, а в них миллиарды звёзд, вокруг которых вращается множество экзопланет, похожих на Землю, возникает один из принципиальных вопросов: почему мы не видим жизни во вселенной, хотя наука утверждает, что жизнь зарождается самопроизвольно.

Владимир Михайлович Ляпунов, астроном, который работает в МГУ, написал книгу, посвящённую этой проблеме. Он говорит о том, что это не просто один из многих вопросов науки, это вопрос какой-то принципиальной неполноты нашей научной картины мира. Если это научная картина мира, то других цивилизаций должно быть вокруг огромное количество. Это значит, что в нашей научной картине мира есть какой-то принципиальный изъян и нужно будет потратить много времени, чтобы каким-то образом его преодолеть.

Сейчас оказалось, что к началу XXI века, мы можем описать около 5% вселенной, остальное — нам непонятно. Следовательно, утверждение о научном обосновании отсутствия Бога очень невнятно и наивно, потому что наука сейчас не понимает 95% вселенной. Существует лишь претензия на это понимания, заложенная в нашем детерминированном отношении к реальности.

— Как найти гармонию между научным и богословским знанием, можно ли и как сочетать в своей жизни служение Богу и научную деятельность?

— Каждый человек это делает по-своему. Американский физик, нобелевский лауреат Фрэнк Вильчек говорит, что он своё занятие физикой воспринимает как богослужение. Он убеждён, что при изучении законов мироздания мы понимаем, каким образом Бог через эти законы действует в мире. Познание этого мира он воспринимает как форму познания Бога.

Он говорит, что при изучении мира мы, находимся в области ментальных конструкций, но почему-то математические модели, которые мы строим в нашей психике, удивительно хорошо описывают окружающую физическую реальность. По его словам, это повод задуматься над тем, что мы называем физической реальностью. Похоже, существует какой-то удивительный параллелизм между теми конструкциями, которые мы создаём в своём сознании, и теми, которые мы видим вокруг себя.

Это связано с особенностью нашего сотворения по образу и подобию Бога: через это в нас заложена способность понимать замысел Создателя. Идея познания физического мира изначально строилась не на цели создать компьютеры или мобильные телефоны, а на цели понять природу — как вторую книгу Божественного Откровения.

В Библии мы видим, что Бог творит этот мир из ничего, Своим Словом. Если мы воспринимаем библейский текст как Откровение, это означает, что Автор этого текста, когда обращается к нам, хочет открыть нам Свою точку зрения. И мы должны попытаться встать на Его точку зрения, чтобы ближе с Ним познакомиться.

Протоиерей Кирилл Владимирович Копейкин (1959–2025) — кандидат богословия, кандидат физико-математических наук, который преподавал в Санкт-Петербургской Духовной Академии с 1997 по 2025 годы. Вёл «Концепции современного естествознания», «Апологетику», «Богословие и естественно-научное знание», «Актуальные вопросы христианской антропологии».

Был многолетним настоятелем храмов святых апостолов Петра и Павла и святой мученицы Татьяны при Санкт-Петербургском государственном университете. Являлся инженером, затем — инженером-конструктором I категории ОКБ «Интеграл» СПбГУ. В 2010–2025 годах был директором Научно-богословского центра междисциплинарных исследований СПбГУ.

Отошёл ко Господу 9 апреля 2025 года, на 66-м году жизни.

https://vk.com/@teologicalacademy-u-menya-s-detstva-bylo-oschuschenie-chto-glavnaya-zadacha-ch

Назад в раздел