Церковь "хороших людей"?
Не надейтеся на сыны человеческия,
или Кое-что о «церкви хороших людей»
Марина Бирюкова
Тема эта для меня началась спонтанным разговором с малознакомой женщиной, подругой моей подруги, – так вышло, что оказались мы втроем за одним столиком в кафе. Подруга подруги стукнула чашкой о блюдце и заговорила вдруг нервно и горячо:
– Мне Света про вас рассказывала, что вы очень верующая. А вот для меня церковь – не то, что для вас. Не то, что вон там, под золотыми куполами. Моя церковь – это другое. Я знаю очень много хороших людей. Кто-то из них православный, ходит в храм – я не против, если это человеку помогает! – а кто-то общается с Богом иначе. Кто-то вообще называет себя неверующим. Но все они очень хорошие, добрые, порядочные. И если Бог есть, то они, конечно, Его люди! Они помогают мне жить. Они и есть моя церковь! Я уверена, Богу важнее то, какой ты человек, чем то, в какую церковь ты ходишь и ходишь ли вообще!
Завидую людям, которые умеют отвечать на такие вызовы сходу… Но что-то подсказывало мне, что ответ надо найти, что мне, казалось бы, воцерковленной, ответ даже нужнее, чем этой далекой пока от Церкви женщине.
Итак, «церковь хороших людей». А кто он такой, собственно, хороший человек?
Обратите внимание, как часто мы спорим о людях, в смысле – о конкретных личностях, исторических или обычных, незнаменитых. Спорим яростно и болезненно, потому что каждый раз это действительно боль: «Уверяю тебя, Н. был прекрасным человеком, добрым, мудрым, он очень мне помог, я его очень любила…» – «А я с ним столкнулся однажды, и просто в шоке был от его поведения… А как он поступил с таким-то?.. Это, по-твоему, не предательство?! Да знаю, знаю, что о покойниках плохо не говорят…»
На самом деле ничего удивительного в этом споре об ушедшем уже человеке нет. Спорившие столкнулись с разными проявлениями одной и той же личности – личности, действительно, неординарной, вызывавшей у окружающих сильные чувства. Другой вопрос, какие. Оказывается, не только светлые. Не только прекрасным был этот… на самом деле прекрасный человек.
Кстати, я ведь и сама человек чудесный! Для некоторых моих знакомых. Например, для одной старой женщины с тяжелой судьбой. Она именно так меня и называет. Почему? Потому что я примерно раз в месяц ей звоню, раз в полгода навещаю. Для такого человека, как она, – смиренного, совершенно нетребовательного и благодарного – этого вполне достаточно. Она никогда не видела меня с другой стороны и не знает моих негативных проявлений. Не ведает, скольким людям я в свое время изрядно попортила кровь и каких дров я наломала в своей жизни. Когда я умру, обо мне тоже останется противоречивая память. Боюсь, гораздо более противоречивая, чем память об упомянутом выше Н. Плохо говорить о покойниках, действительно, не принято, и подчас только это спасает нас от посмертного земного суда. Но только нас, маленьких, а на тех, кто двигает историю, это не распространяется.
…Вот сидит человек вторые сутки в подвале со всем своим семейством, с малыми детьми и стариками, и слушает, как там, наверху, крошится под снарядами его дом. И проклинает тех, по чьей вине (с его, по крайней мере, точки зрения) это происходит. А ведь каждый из этих, условно скажем, политиков для кого-то – хороший человек! Да, ведь у каждого из них есть родные, есть друзья, есть те, кому он дорог, те, кому он в чем-то помог… и каждый из этих людей сознательно или бессознательно включает проклинаемого иными людьми политика в свое теплое сообщество, в собственную свою «церковь хороших людей».
Любому из нас можно задать вопрос: сколько в круге твоего общения людей, способных пытать, расстреливать, убивать детей и стариков, сжигать и взрывать дома вместе с жителями? И любой из нас, прикинув, ответит, что, хотя среди его знакомых есть разные, и отнюдь не только симпатичные люди, – таких все-таки нет. Значит, их вообще нет? Но вот – бунт, революция, война, геноцид, холокост. Оказывается, людей, вполне способных всё это делать, – много!.. Что же, они до рокового часа – маскировались? Нет, зачем, они просто жили среди людей, ничем, в принципе, не выделяясь; они считались вполне приемлемыми, положительными… и хорошими людьми. И не только считались, а и были хорошими – в каких-то своих проявлениях. Ведь нет человека, в котором не было бы чего-то доброго. И нет человека, в котором не жило бы зло. Отсюда – бесконечная противоречивость человеческих проявлений.
Помните светлые, добрые повести «Голубая чашка», «Чук и Гек»? Во время Гражданской войны их автор был… ладно бы просто – недобрым. Добрым на той войне и невозможно было оставаться. Он был очень жесток, он, тогда еще юнец, ошалел от крови и от безнаказанности. Потом пришло во всем своем ужасе безысходное – потому что безбожное – раскаяние. И он писал в своем дневнике: «Снились люди, которых я убивал в детстве»…
В том-то и дело: всё зло мира, все его страдания – не от горстки отъявленных, отборных негодяев, а от массы обычных людей, каждый из которых, может быть, по-своему прекрасен. И по-своему ужасен, поскольку поражен грехом – первопричиной того зла, в котором лежит мир.
Всматриваясь во многих моих друзей, коллег, я не раз замечала одно печальное явление. Искренняя, светлая вера в хороших людей, в дружбу и братство, вера, идущая от юности, от костров и гитар, от «Возьмемся за руки, друзья…» и тому подобной доброй романтики, – эта вера нередко приводит человека к тяжелому разочарованию в некогда дорогих людях и в людях вообще, к унынию и ожесточению. Изначально убежденный в том, что его друзья всегда и везде, что бы ни случилось, будут с ним, человек не может пережить их равнодушия и уж тем паче не в силах простить предательство – подлинное или, что нередко бывает, мнимое, надуманное. Разочарованный человек обрастает претензиями к окружающим, как еж иголками, только иголки обоюдоострые; он становится мнительным и чрезвычайно обидчивым. В один прекрасный день он оглядывается на собственный путь и видит лишь конфликты, катастрофы, тупики. Вроде бы и есть, сохранились какие-то друзья, вроде он с ними встречается, разливает, но какое при этом одиночество, как неутешительны пустые разговоры!.. И в семейной жизни сплошь и рядом то же самое. Такие, кажется, хорошие оба, что он, что она! А хорошую семью для своих детей создать не сумели. А ведь когда-то казалось, что «всё у нас получится», – песня даже такая была.
Так что вряд ли стоит строить себе (в том-то и дело, что одному себе) «церковь» из «хороших людей». (Некоторые, кстати, если не церковь, то по крайней мере политическую партию пытались себе из них построить. В начале 1990-х, помнится, бегал по Саратову такой взлохмаченный дедушка, кричал, что России срочно необходима «партия хороших людей», и предлагал всем в нее записываться… Но это к слову.)
От вымышленной «церкви хороших людей» обратимся всё же к Церкви подлинной. Она, заметьте, не делит людей на хороших и плохих: ей Христос не велел это делать. «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные» (Мф. 9: 12), – так Он отвечал тем, кто возмущался Его общением с мытарями и грешниками. Церковь не называет человека хорошим, она помогает ему увидеть в себе зло – грех – и подвигает его к раскаянию. Церковь не ищет себе опоры в человеческой «хорошести». «Не надейтеся на князи, на сыны человеческия» (Пс. 145: 3) – это ведь не только о добрых царях и больших начальниках! Я услышала эти слова по-новому – в непростой момент своей жизни, находясь в мучительном конфликте с одним человеком и надеясь на поддержку другого. Но не в этой надежде нужно искать для себя внутреннюю опору – вот что я поняла, услышав – в который раз! – «не надейтеся… на сыны человеческия». Человек, на которого ты рассчитываешь, может повести себя совсем не так, как тебе надо, и не потому, что он «такой-сякой», а просто потому что он – человек. И ты провалишься в отчаяние, если ты рассчитывала только на него, не помня о Боге; если ты внутренне принимала только один вариант развития событий, не доверяя Богу выбора.
Кто-то уже подумал, что текст написан усталым человеком, разучившимся или боящимся любить и доверять. Однако я надеюсь, что это не так, и далее мне хотелось бы сказать кое-что о любви. А что о ней говорить, недоумевает иной читатель, разве не всё о ней уже сказано? Но в том-то и ловушка, что теоретически мы все это знаем, помним, читали:
«По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин. 13: 35);
«сие заповедаю вам, да любите друг друга» (Ин. 15: 17);
«если так возлюбил нас Бог, то и мы должны любить друг друга» (1 Ин. 4: 11)…
Наконец, знаменитое – «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая…» (1 Кор. 13: 1).
Но почему так часто всё это скользит по поверхности нашего сознания… и остается для нас теорией? Почему столько людей страдает от недостатка любви – даже в церковной среде? Почему в этой среде, в клире, на церковной работе столь часты конфликты, а иногда целые войны разгораются? Почему так трудно складывается или вообще не складывается подчас приходская община – каждый как смотрел, так и смотрит в свою сторону?
Не потому ли, что, придя в Церковь Христову, мы сознательно или бессознательно продолжаем строить для себя «церковь хороших людей» и надеяться на сыны человеческия?
По-человечески это так понятно! Многие приходят в Церковь, устав от внутреннего одиночества; многие надеются обрести в ней наконец-то ту среду, то сообщество людей, которого втайне жаждала душа долгие годы. Мы живые люди, мы тянемся к теплу и боимся обжигающего холода: мы нуждаемся в поддержке и страдаем от всякого подавления. Мы ранимы, и это характерная для большинства из нас черта – ранимый человек придет в Церковь скорее, чем «толстокожий». Мы встречаем в Церкви – да хотя бы на своем приходе – разных людей; мы теоретически знаем, что всё это наши братья и сестры во Христе, более того, мы стараемся ко всем относиться, насколько можно, хорошо. Но любим-то мы не всех, а лишь тех… с кем нам хорошо. Кто нам близок, кто нас согревает, поддерживает. То есть тех самых хороших людей, теплом и поддержкой которых утешаемся… более, чем верой, да. Это бессознательно, это на уровне чувствований, глубже сознания, но это очень часто на поверку – так. И не потому ли мы готовы впасть в отчаяние от столкновений с тем, что нас не поддерживает, не согревает, а совершенно напротив? «В Церкви – и такое, почему?.. Ведь я пришел сюда, чтобы спастись…» От чего? От человеческого зла или от собственного греха? Хорошо, если мы вовремя зададим себе этот вопрос.
Своего рода испытанием для меня стали слова одной из молитв после чтения Псалтири: «Помяни, Господи, всех, призывающих имя Твое во истине, помяни всех, блага или сопротивная нам хотящих: вси бо человецы есмы и всуе всяк человек». Произнося их, я понимала, что должна помолиться сейчас – и за того священника, который – то ли от усталости, то ли просто от нехватки любви к людям – был груб и раздражителен со мною во время одной из первых моих исповедей; и за ту ревностную прихожанку, от которой мне так досталось за ношение брюк, не в храме, подчеркиваю, а в остальной жизни; и за того молодого диакона, который совсем уж без всякой вины моей мне нахамил… Я должна помолиться о них не сквозь зубы, как говорится, а именно от всего сердца, потому что они – поминают имя Его во истине, они сделали этот выбор, стали православными христианами. Да, их взгляды в частностях могут расходиться с моими; да, я могу когда-то пострадать от их греховности; но что от этого меняется в главном? И что в этом удивительного? – все бо человецы… К тому же, кто знает – может быть, завтра они пострадают от моей греховности или моих заблуждений…
Слова святого праведного Иоанна Кронштадтского: «Нелюбовь, вражда и ненависть не должны быть и известны между христианами даже по имени. Разве может быть нелюбовь между христианами?..» – трогают каждого, но их можно повторять с обидой на других, «не обеспечивших» нам любви, а можно обратить, как упрек, к себе самому: почему ты сам не можешь любить того, кто хочет тебе сопротивного, а любишь лишь хотящего блага?
Наверное, мы не находим в себе сил перешагнуть свою человеческую немощь и хотя бы попытаться перестроить свое отношение к окружающим нас в Церкви людям. Иначе говоря – выйти из своей «церкви хороших людей» в Церковь Христову. Начать учиться любить людей так, как Он любит всех нас: не за то, что «хорошие», а за то, что Им сотворены и на Его зов откликнулись. Любить человека, не рассчитывая на то, что этот человек будет всегда и во всем для нас хорошим, быть готовым претерпеть от его грехов или его заблуждений – потому как сами и грешны, и заблуждениям и всяческим перекосам подвержены: «…даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего».
Сошествие Святого Духа; XII в.; Византия.
Парадокс в том, что вышеописанный синдром разочарования в человечестве не грозит тому, у кого есть трезвое понимание человеческой греховности. Такой человек всегда готов с нею столкнуться, и эта готовность не имеет ничего общего с недоверчивостью, подозрительностью, мнительностью, ожесточенностью сердца. Напротив – христианская трезвость приводит человека к любви. Почему? Потому, что он сострадает всякому грешнику как грешник; и потому, что, только сталкиваясь с человеческим грехом, злом, мы открываем в себе способность любить. Но вряд ли у нас получится это без Христа.
Та моя собеседница в кафе, подруга подруги, – она ведь, сама того не ведая, перекликнулась с Виктором Франклом, знаменитым австрийским психиатром и психотерапевтом, прошедшим через нацистские концлагеря и затем разработавшим идею о спасении человека смыслом существования. Франкл тоже не отвергал религии, он относился к ней, можно сказать, одобрительно, однако считал, что «Богу, если Он есть, важнее то, какой вы человек, нежели то, верите вы в Него или нет». Но при таком подходе Бога от человека отделяет пропасть: человек становится «хорошим» сам, без Него, а Богу безразлично, любит ли Его человек. Давайте просто сравним это с евангельским: «Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15: 5). Если мы это принимаем, мы чувствуем струящуюся в наших духовных жилах живую влагу и понимаем, что течет она «в жизнь вечную» (Ин. 4: 14). Ненадежное, преходящее тепло «церкви хороших людей» вряд ли нам ее заменит.
http://www.pravoslavie.ru/jurnal/74178.htm
О хорошести без Церкви
Сергей Худиев
Недавно меня еще раз спросили: разве нельзя быть приличным человеком без Церкви? Это хороший вопрос, и его задают снова и снова. Бывают вопросы, в которых содержатся определенные «подразумеваемости» — как в знаменитом «перестали ли вы пить коньяк по утрам?» Вопрошание подразумевает, что у вас была такая вредная привычка. Так и вопрос, о котором мы говорим, подразумевает некоторые вещи.
Художник Александр Юрков
В частности, он подразумевает, что главная цель религии — сделать нас приличными людьми, как, например, главная цель диеты — сделать нас более здоровым. Это напоминает забавную историю, которую рассказывал один лектор. У него был знакомый преподаватель воскресной школы, ... атеист. Когда у него спрашивали, зачем же он, атеист, преподает детям религию, тот отвечал: «Ну, кто-то же должен держать маленьких мерзавцев под контролем!»
Люди часто исходят из того, что главная цель религии — держать мерзавцев под контролем. Как говорил Вольтер, если бы Бога не было, Его следовало бы выдумать. Интересы общества требуют стращать людей адскими карами и обещать им небесные награды, чтобы они вели себя более-менее прилично. А то люди впадут в атеизм, начнут воровать кошельки, злословить начальствующих и нарушать правила дорожного движения.
Глядя на это, неверующий человек может сказать: «Да я, вообще-то, кошельков и так не ворую — безо всякой веры в Бога, рай и ад». И будет совершенно прав. Есть множество честных, порядочных, законопослушных граждан, которые не верят в Бога.
Если религия — средство социального контроля, то необходимость такого средства можно оспаривать, как и его эффективность. «Мне не нужна религия, чтобы держать меня под контролем, я и так по чужим карманам не шарю».
Но все дело в том, что цель религии — совсем не в этом.
У веры, определенно, есть социальный эффект: пьяницы оставляют свой порок, преступники становятся законопослушными гражданами, люди в целом ведут более тихую и безмятежную жизнь — но цель религии иная.
Христианская вера там, где ее принимают всерьез, действительно делает людей лучшими гражданами (не лучшими, чем вы, а лучшими, чем они, прежние), но ее цель не в этом. Лекарство, исцеляющее от смертельной болезни, приводит к тому, что у человека улучшается цвет лица — но это не средство для улучшения цвета лица. Это средство, спасающее от смерти.
Христос приходит не для того, чтобы несколько улучшить общество — это, скорее, побочный эффект. Он приходит для того, чтобы дать нам — нам лично — жизнь вечную. Быть добропорядочным гражданином хорошо, важно и даже обязательно, но все это кончится добропорядочным трупом на кладбище. Христос предлагает другое: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему?» (Ин.11:25–26).
Мы призваны к жизни вечной и блаженной, по отношению к которой наша нынешняя жизнь — словно жизнь гусеницы, которая затем превратится в бабочку. Наступит момент, когда мы обнаружим, что добрались до дома, благополучно завершили наш путь, сели за пиршественный стол у нашего Отца, вошли в новый, спасенный и преображенный мир, стали бесконечно светлыми, радостными, сияющими существами, исполненными бесконечной красоты и ликования. Нас введут в небесный город, где мы будем тепло встречены его гражданами, где его Царь, Господь наш Иисус Христос, примет нас и признает Своими.
Об этой радостной надежде писал святой апостол Павел: «Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше» (Фил. 1:23–24). Речь шла о приближавшейся к нему мученической смерти, в преддверии которой апостол был полон надежды. «Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный. От того мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище» (2Кор. 5:1–2).
Эта надежда освещает каждую минуту жизни христианина. Даже в самые печальные дни нашей жизни у нас есть это ожидание бесконечной радости.
Но может оказаться и по-другому. Мы можем услышать страшные слова: «Истинно говорю вам: не знаю вас» (Мф. 25:12). Мы можем оказаться перед закрытой дверью и слишком поздно понять, что все это время нас звали, но мы не хотели, откладывали, не верили, насмехались, зато теперь время истекло, и мы оказались за дверью, во тьме внешней.
Пока мы живем здесь, на земле, мы принимаем решения, которые введут нас в бесконечную, вечную радость — или лишат ее навсегда. Наступит момент — рано или поздно для каждого из нас он неизбежно наступит — когда менять что-либо будет уже невозможно, и мы навсегда водворимся в том месте, которое избрали.
Наша вера — не о том, как быть приличным гражданином. Она о том, как войти в жизнь вечную и блаженную
И наша вера — не о том, как быть приличным гражданином. Она о том, как войти в жизнь вечную и блаженную. При этом абсолютно необходимо быть честным гражданином, добросовестным работником, заботливым семьянином — но речь идет о чем-то гораздо, гораздо большем.
Всякий раз, проходя мимо входа в храм, мы проходим мимо двери, ведущей в Жизнь. Мы можем войти, попросить у Бога наставления и помощи, узнать больше, расспросить людей, приступить к исповеди и встать на путь, который, конечно, поможет нам стать лучше, но, что более важно, приведет нас к вечной радости.
http://www.pravoslavie.ru/put/72586.htm
Об общении с инославными, «хороших людях» и проповеди веры
Архимандрит Рафаил Карелин
— Какое взаимодействие и общение возможно с теми же католиками и протестантами, среди которых — и это очевидный факт — много хороших людей?
— Этот вопрос является одним из камней преткновения для части современных православных христиан. Поэтому мы остановимся на нем более подробно.
Менталитет современных христиан под влиянием изменений условий жизни и внешней информации подвергается разрушающему реактивному облучению и уже изменился по сравнению с прежними веками.
Теоцентризм, характерный для прежних веков (Бог — высшая ценность, цель и содержание жизни), сменяется гуманизмом, где человек (притом, эмпирический человек, с поврежденной природой), а не Божество, занимает высшую ступень духовных и душевных ценностей. «Все природное прекрасно», — декларируют гуманисты. Духовное возрождение и освящение они не отвергают, но принимают как самосовершенствование.
Гуманизм учит тому, что человек не нуждается в искуплении, в таинствах веры и благодати Духа Святого, а спасается собственными добродетелями. Для гуманистов-христиан Христос — не Искупитель, а эталон человека, и спасение заключается в подражании Христу. Само понятие прародительского греха, который переходит от поколения к поколению, гуманистам кажется несправедливостью.
Один из известных гуманистов прямо заявил: «Адам согрешил, а я при чем?», то есть он считает себя по рождению чистым от греха.
На самом деле человечество представляет собой генетическое единство, где грех Адама передается от родителей к потомкам. Святой Иоанн Златоуст выражает такую мысль: если ты не хочешь отвечать за грехи праотцев, то откажись и от обетований и благословений, данных им, но в таком случае ты откажешься и от Мессии — Христа Спасителя.
Мистическое восприятие человечества как множественности во единстве и единства во множественности заменяется гуманистами принципом внешнего коллективизма, а в делах веры — субъективными понятиями о спасении. Современные гуманисты, лишенные чувства благодати как свидетельства истины, считают веру в Церковь как единственный путь спасения духовной гордыней, дефицитом любви и узостью мышления.
Теперь к гуманизму все более примешивается либерализм, при котором грех теряет свою демоническую сущность, а любовь Божия воспринимается как терпимость к греху, которая переходит в солидарность. Один из видных христианских гуманистов заявил: «Христос во всем солидарен с человеком». Тогда зачем нужно было Распятие?
Принцип апокатастасиса — обязательного и неизбежного возвращения к первоначальному состоянию — породил реабилитацию оригенизма, который считает, что грех — это только задержка в пути к Богу и отсрочка времени в стране изгнания, а затем все существа, в том числе сатана и падшие ангелы, вернутся в божественную плерому (полноту). Это учение, противоречащее Евангелию, отвергнутое и проклятое Церковью, стало все более явно звучать в сочинениях современных модернистов.
Теперь я хочу коснуться вопроса о Церкви. Церковь — не союз, а единство: не может быть союза церквей, основанного на соглашениях и декларациях, а существует только единство в Истине.
Догматы, молитвы и таинства Православной Церкви, соединенные с учениями и обрядами инославных конфессий, представляют собой соединение истины с ложью, то есть ложь.
Однако Православие не требует самоизоляции в области человеческих взаимоотношений. Мы можем иметь с инославными и иноверцами вполне добрые отношения и дружеское общение, но сакральное единство с ними для нас невозможно, иначе мы вступим в область гуманистических иллюзий и отступим от собственной веры, не принеся пользу людям других конфессий и религий. Церковь — это духовное единство, поэтому общая молитва с неправославными явилась бы для нас противоречием этому мистическому единству и стала бы не только нарушением церковных канонов, но и грехом против самих инославных, которых мы, сами того не желая, обольщали бы ложной надеждой единства и спасения вне Православия.
Что касается добродетельных иноверцев, то по справедливости Божией за свое добро они получат некую награду и утешение, но они лишены самого главного: Бог не является внутренним фактором их бытия.
— Как вообще привести ко Христу «хорошего человека»?
Если человек не стремится очищать свое сердце от страстей, то он окажется внутри пустым, и эту холодную пустоту ощутят те, к кому он обращается с учением о христианской вере
— Для этого самому надо стать «хорошим человеком», воцерковить себя, стараться стяжать благодать Божию и своей жизнью показать пример веры и добродетели. Тогда будет видно, как воздействовать на души других людей, как найти ключ к их сердцу. Общего рецепта здесь нет, но надо помнить, что привести душу ко Христу можно только через действие благодати. Ученики Христа не отличались ораторским красноречием или знанием философии, однако своим простым словом, исполненным благодатью, творили нравственные чудеса: обращали сотни и тысячи людей ко Христу. Люди, общаясь с ними и слушая их, как бы входили в световое поле благодати, чувствовали ее действие в своих сердцах, которая открывала для них неведомый духовный мир. Если человек не стремится очищать свое сердце от страстей, пребывать в молитве, исполнять волю Божию, то он окажется внутри пустым, и эту холодную пустоту ощутят те, к кому он обращается с учением о христианской вере. Если человек не стяжает благодати, то ни красноречие, ни оснащенность в мирских науках и даже знание текстов Священного Писания не поможет ему оживлять сердца людей и тем самым опытно свидетельствовать им об истинности христианской веры.
— Кого привести проще: того, кто далеко отстоит от истин веры (как например, мусульмане или язычники) или же того, кто уже верит во Христа, но имеет неверные догматические воззрения (как например, католики и протестанты)?
— Обычно мы называем людей, верующих во Христа, христианами, к какой бы конфессии они ни принадлежали и каких бы догматов ни исповедовали. Но если мы посмотрим на этот вопрос более глубоко, то увидим, что Христа можно познать только через благодать Духа Святого, носительницей Которого является Церковь. Свет благодати действует на дух человека и освящает его душу. Кроме искупления для спасения необходимо было еще сошествие Духа Святого и продолжение Пятидесятницы в Церкви.
Трагизм конфессий, отпавших от Православия, заключается в том, что там идет познание Христа вне Духа Святого, а через душевные силы самого человека; в результате создается ложный образ Христа, который не может возродить и спасти душу человека. Поэтому каноны Церкви так категоричны в разделении духовной истины от заблуждений, Православия от неправославия и строго охраняют православную веру от каких-либо искусственных соединений с инославными учениями.
Нельзя сказать, кто ближе или дальше от Православия — это будут только внешние измерения. Те, кто оказались вне ковчега во время всемирного потопа, одинаково погибли независимо от того, где были: далеко или около него. Современные модернистские воззрения о частичной благодати, которая якобы находится в других конфессиях, не соответствует учению Церкви. Нельзя быть частично спасенным или частично освященным; здесь есть две возможности: быть или с Истинным Христом, Который открывается в Духе Святом, или с ложным Христом, образ которого создан человеческим рассудком и эмоциями.
При переходе из иноверия или инославия в Православие человек по церковному чину должен перед крестом и Евангелием отвергнуться от заблуждений своей прежней религии, а увидеть эти заблуждения легче язычнику, чем католику или протестанту. Современные гуманизм и либерализм учат о спасительности всех конфессий и даже вероисповеданий. Примером такой нравственной и вероисповедальной индифферентности является модернизм с его учением о спасении. Поэтому в настоящее время говорить о единственной возможности спасения в Православной Церкви становится признаком плохого тона, фанатизмом и унижением человека другой веры.
Мне кажется, что легче обратить в Православие иноверца, чем инославного, а труднее всего — православных фарисеев, а также модернистов, которые постоянно ищут компромиссов между учением Христа и духом богоборческого и развращенного мира.
Вопросы архимандриту Рафаилу (Карелину)
задавал Антон Поспелов
Благодарим Тамару Манелашвили за неоценимую помощь в создании этого материала
http://www.pravoslavie.ru/put/76030.htm
Назад в раздел