Святость в красках
Святость в красках
Взгляд обоими глазами
— Александр Евгеньевич, расскажите, как вы открыли для себя мир иконописи. В одном из прошлых интервью вы говорили, что когда-то не видели красоты икон, но потом «пелена упала с глаз». Как это произошло? Предшествовало ли этому воцерковление, или, наоборот, понимание древнерусской иконы стало началом пути к Богу?
— Красоту иконы трудно не замечать. Её видят даже атеисты, но эту красоту они воспринимают через живописные достоинства иконы, то есть смотрят на нее как на древнерусскую живопись и не более того. Можно сказать, что это взгляд на икону одним глазом. Вот так и я смотрел на нее когда-то. А это и есть «пелена», сквозь которую не видно целое. Но после того как я крестился, икона открыла мне всю свою полноту. Вообще, после крещения от меня отлетело много всякой наносной шелухи, и я почувствовал пробуждение какой-то новой, не ведомой мне раньше энергии. Это были радостные дни! Я читал, что Крещение — это Таинство, воздействующее на человека. Но одно дело читать об этом, а другое дело убедиться, почувствовав на себе эту благодать как реальность. А что касается понимания иконы, то я глубоко убежден, что неверующему человеку, будь он даже искусствоведом семи пядей во лбу, икона не открывает себя до конца. Чтобы увидеть красоту иконы во всей её полноте, нужно еще увидеть красоту Христа и православия. А для этого надо быть со Христом.
— Расскажите о начале вашего знакомства с приходом храма святой блаженной Ксении Петербургской на Лахтинской улице. Почему настенную роспись церкви доверили именно вам? Как вы приняли это предложение?
— Это предложение я получил от известного мецената и удивительного человека Вячеслава Заренкова. Именно благодаря его стараниям и неравнодушию мы видим этот замечательный храм таким, каким он сейчас является. С Вячеславом Заренковым я был знаком задолго до этого события, и он уже знал меня как художника и иконописца. Когда я поехал на встречу с ним, чтобы обсудить его предложение заняться росписью храма, я даже не знал, о каком храме пойдет речь. Но взял с собой недавно вышедший мой альбом живописи «Блаженная Ксения Петербургская». При встрече я подарил Заренкову этот альбом, а затем, к своему великому удивлению, услышал, что речь идет о росписи храма святой Ксении на Лахтинской улице. Вот так я оказался в этом строящемся храме. Еще надо иметь в виду, что Вячеслав Заренков— выдающийся менеджер, человек с особым чутьем, у которого всё получается. Как бы то ни было, эту роспись он доверил мне. Однако в то время я планировал заняться другой очень для меня интересной работой, к которой уже всё было готово, а предложение расписать храм свалилось как снег на голову. Но это же был храм Ксении Петербургской! Вот я и сказал себе, что эта роспись — мое послушание. Мало ли что я тогда лично планировал. Идти надо туда, куда тебя направляет Господь, а не туда, куда тебе захотелось. А остальное приложится. На сегодняшний день я вернулся к той, отложенной работе, и понимаю, что роспись храма дала мне опыт, который сейчас помогает мне в работе нынешней.
Никакой «отсебятины»
— Ранее вы посвятили святой Ксении не один десяток картин. Использовали ли вы во время росписи храма сюжеты из этого цикла работ? Пригодился опыт, полученный при создании «жития в красках» святой блаженной Ксении?
— Да, конечно, пригодился! Я бы сказал, что работа над серией живописных картин о жизни святой Ксении логично перетекла в работу над росписью. Для меня эта ситуация оказалась просто удивительной! Многие сюжеты из моей живописи перешли на стены храма, но уже в иконописной форме. То есть когда я брался за роспись, я уже внутренне был готов к этой работе и знал, что буду делать.
— Насколько тяжелее (а может, и легче) передать в иконописной форме сюжет созданного ранее художественного произведения?
— Трудно бывает тогда, когда не знаешь, что и как делать. Даже есть крайнее суждение, что художник должен создавать свое произведение в каких-то страданиях. И вот эти страдания якобы являются лучшим показателем подлинности творчества и его результатов. В таком «страдальческом» подходе есть какая-то, я бы сказал, богопокинутость. Ван Гог страдал не от того, что у него что-то не получалось в живописи, а от своих головных болей. А в живописи у него всё получалось на уровне шедевров. Творчество—это радость! Это творческий ответ человека Богу-Творцу. А когда ты создаешь роспись в храме и чувствуешь, что Господь помогает тебе, то это и вдохновляет, и окрыляет. Мне, иконописцу, было совсем не трудно перевести свои живописные работы на язык иконописи. Наоборот, такая работа была очень интересной и вдохновляющей, потому что сюжеты, созданные в живописи, получали свою, уже иконописную, жизнь на стенах храма.
— В интервью Станиславу Минакову вы рассказывали, что в нижнем регистре, опоясывающем периметр храма, представлены сюжеты, еще никем ранее в иконописи не разрабатывавшиеся. Можете подробнее рассказать об этих сюжетах?
— Дело в том, что по историческим меркам блаженная Ксения жила совсем недавно. У нас она была канонизирована в 1988 году. Поэтому нет ничего удивительного, что иконография её жития, то есть сюжетов из её святой жизни, почти не разработана. Ведь со дня её канонизации прошло без малого всего тридцать лет. А иконография того или иного святого складывается в результате соборного творчества на протяжении столетий. В этом смысле житийная иконография блаженной Ксении — это своего рода «целина». Но тем интереснее такая работа! В нижнем регистре изображены сюжеты её жизни от вступления на путь юродства и до последних дней. Остановлюсь подробнее только на одном из них.
В самом первом сюжете святая Ксения изображена еще в обычной одежде, которую она носила до начала своего подвига юродства, но ангел Господень уже протягивает ей мундир мужа, в котором она вышла на улицу, назвав себя Андреем Феодоровичем. Всю эту сцену благословляет Христос. Так выражена мысль о том, что желание надеть мундир мужа не является умопомрачением потрясенной горем женщины, в чем сначала подозревали Ксению её современники, но мысль эта была внушена ей Господом, Который призвал и благословил её на подвиг юродства. Почему мундир подает ей ангел? Потому что ангела часто называют «мыслью Божией». Этот сюжет построен на новой иконографии. Такого сюжета нет и в моей живописной серии. Еще можно назвать такие сюжеты, как «Ксения раздает свое имущество бедным людям», «Без крова над головой», где ангел-хранитель берет блаженную под свое крыло, «Ксения, подающая милостыню нищему», «Тулуп доброго купца», где Ксения отказывается от нового тулупа, советуя отдать его бедняку, «На строительстве храма» и другие сюжеты.
— Я обратил внимание на сюжет «Несение креста Ксенией Петербургской»…
— Разумеется, это символическое изображение, но такой прием позволяет лаконично выразить трудный подвиг юродства Христа ради. Еще в этой росписи, как и в живописной серии, я изображаю блаженную в изношенной одежде, края её кофты и юбки потрепаны, а сквозь прохудившийся рукав виден локоть. Почему в иконописи не изображаются лохмотья её одежды? Для меня это просто удивительно. Однажды мне сказали, что я изображаю рваные ботинки и локоть блаженной, который виден сквозь прохудившийся рукав, как свой якобы «простевский фирменный знак». Ничего подобного! В житии блаженной Ксении мы читаем, что одежда её была изношенная, а сквозь рваные ботинки виднелись пальцы ног. Об этом можно прочитать даже в «Ведомостях СанктПетербургской полиции» № 272 за 1847 год. Вот это я и изображаю, так как это часть её образа, и я не допускаю какой-либо «отсебятины». Мы не должны приукрашивать внешний вид юродивых, иначе это будет уже неправда об их образах. «Любовь к худым ризам» пошла от преподобного Сергия Радонежского и была свойственна многим русским святым, особенно монахам и юродивым. При жизни добрые люди предлагали юродивому добротную одежду, но тот выбирал рваную, а иногда сам рвал её, как Прокопий Вятский. Так же и Ксения Петербургская ходила в изношенной одежде. Интересно получается: если мы, люди, не смогли навязать юродивому добротную одежду при его жизни, то сделали это в иконописи, нарядив его так, что выглядит он, как вполне приличный обыватель. Вообще, это отдельная и интересная тема, которая говорит больше не о юродивых, а о нас самих.
— Какими источниками помимо жития блаженной приходилось руководствоваться при написании новых сюжетов?
— Эти сюжеты содержатся в текстах её жития. Поэтому точнее будет говорить даже не о новых сюжетах, а о новой иконографии, посредством которой эти известные сюжеты выражаются, переходя из текста в изображение. Каких-то новых источников я не искал, потому что роспись должна делаться на основе текстов, утвержденных и принятых Церковью. А это — житие и акафист блаженной Ксении. На основе этих двух источников и написаны все сюжеты. Каждый из них сопровожден настенными надписями —текстами из акафиста. Житие и акафист ведь дополняют друг друга. Например, в житии нет прямых упоминаний о том, как святая Ксения относилась к пьянству. А в акафисте есть о ней такие слова: «Пьянства грозная обличительница». На эту тему я также написал сюжет.
Надо сказать, что все житийные сюжеты, из которых состоит нижний регистр росписи, не заимствованы в иконографическом смысле откуда-либо, а созданы вновь. Потому что заимствовать житийную иконографию святой Ксении пока просто неоткуда. А поэтому хочешь или нет, но придется создать что-то новое, впервые, иначе стена останется пустой. Но именно это обстоятельство делает работу над росписью очень интересной. И только самый последний сюжет росписи иконографически повторяет самую известную икону, где блаженная изображена на фоне храма Смоленской иконы Божией Матери. Он направляет нас мысленно в часовню святой Ксении, где находятся её святые мощи.
Еще хотел бы сказать о большой композиции «Собор юродивых Христа ради» в центре северной стены. Как это ни странно, но такой иконографии раньше не было. Необходимость написать Собор юродивых возникла по той причине, что нужно было показать святую Ксению среди её великих святых предшественников. В нашей храмовой росписи она занимает одно из центральных мест подле Господа, рядом с апостолом Павлом, который первым заговорил о юродстве. И где, как не в этом храме, должен был появиться такой Собор юродивых? Для меня эта работа еще раз подтвердила мысль о том, что не надо ничего придумывать от себя, надо внимательно вникать в замысел и следовать поставленной задаче.
— Кто помогал вам в росписи храма? Мне, человеку далекому от живописи, а тем более от иконописи, кажется не очень простым перестроиться с индивидуальной работы, когда полностью контролируешь каждый штрих, на руководство артелью иконописцев. Насколько подопечный мастер свободен в процессе написания икон?
— У меня были хорошие помощники, профессиональные иконописцы и альфрейщики (художники по сухому грунту.— Прим. ред.). Это Александр Черепанов, мой сын Денис Простев, Александр Шилов, Максим Корчагин, Станислав Гоменюк, Михаил Антощенко, Илья Верещагин, Николай Персиков и Артём Бобрик. Это не значит, что все они работали здесь одновременно. Каждый привлекался к работе в нужное время и для конкретной задачи, но общее число помощников за всё время росписи, которая длилась полтора года, оказалось именно таким. Руководить работой этих художников было нетрудно, так как все они хорошие профессионалы и понимают задачу. А те, с кем было трудно, не задержались. В росписи, пожалуй, одна из ответственных задач — выдержать единый стиль письма и добиться максимального воплощения замысла. Это не всегда удавалось, приходилось порой вмешиваться в работу помощников и что-то переписывать или исправлять. Но это нормальные рабочие моменты.
Отстраниться от работы
— Кто для вас блаженная Ксения? Как, не считая творческой деятельности, святая повлияла на вашу жизнь? Обращаетесь ли вы к ней в своих молитвах?
— Крестился я уже взрослым. И произошло это в храме Смоленской иконы Божией Матери на Смоленском кладбище. В том самом храме, в строительстве которого принимала участие блаженная Ксения. Так получилось, что Господь привел меня именно туда. Так что мое духовное рождение началось рядом с блаженной Ксенией. С тех пор прошло уже немало лет, но я очень люблю приходить туда, да и просто побродить по кладбищу, постоять на берегу Смоленки. В этих местах особенно чувствуется присутствие блаженной Ксении: она же исходила эти места своими ногами. Можно сказать, что для меня это так называемое место силы, куда хочется приходить еще и еще раз. Разумеется, я обращаюсь к блаженной Ксении в своих молитвах, прошу её помощи как в делах житейских, так и в творческих. Я обращался к ней за помощью, когда писал живописную серию «Блаженная Ксения Петербургская», а это восемьдесят семь работ, и когда делал роспись её храма. По натуре я человек не очень самонадеянный, и точно знаю, что без её помощи я не справился бы с этой работой.
— Как часто вы бываете сейчас в храме блаженной Ксении Петербургской на Лахтинской улице? Какое чувство испытывает художник, молясь в храме, расписанном его собственными руками?
Назад в раздел