Материалы


Алгебра и гармония

Алгебра и Гармония

в жизни протоиерея Александра Урывского.

Безымянный.pngМатематика поглощала воображение Александра Урывского, увлекала и была для него интересней любой приключенческой книги. В отличие от своих одноклассников, он видел в цифрах, в математических действиях не только очередное домашнее задание, а целый красивый мир великой науки математики. Порой она рассказывала ему о жизни намного больше других школьных предметов. Александр закончил два вуза, где изучал математику, воспитывался в семье и рос в среде ученых, математиков, технарей, которые верили в силу человеческой мысли. Вера в Бога казалась многим из них предрассудком и пережитком прошлого…Но через несколько лет юноша с блестящими математическими способностями не алгеброй гармонию поверит (см. А.С.Пушкин, «Моцарт и Сальери»), а распахнет сердце Божественному дыханию Небес. Уверует, полюбит всей душой и захочет искренно и пламенно служить единственной в мире гармонии, Божественной! А откроется она ему в Православной вере. Протоиерей Александр Урывский уже два десятилетия служит настоятелем старинного храма, который ведет свою историю с XVIII века, — в Вознесенском соборе Самары.

Математика ведет к Богопознанию

— Батюшка, ваш путь к вере прошел через науку. Принято противопоставлять науку и религию… Как получилось, что Вы смогли все это в себе сочетать?

— Со школы очень любил математику. Нравилась ее строгость и красота.

Потом пошел учиться на второй факультет Куйбышевского авиационного института, в 1979 году по его окончании поступил в аспирантуру, в 1982 году защитил диссертацию по авиационным двигателям. Тема называлась «Исследования нестационарных режимов работы авиационных двигателей». После аспирантуры работал на кафедре прикладной математики и одновременно поступил на вечернее отделение Куйбышевского государственного университета на механико-математический факультет. Осмысляя мир через математику, как-то не находишь противопоставления между наукой и религией. Наоборот, постигая с помощью математики закономерности окружающего мира, начинаешь постигать мудрость Творца. Святые отцы пишут, что Господом даны людям две великие книги. Первая — Библия, где излагается Божья воля, а другая — это природа. Изучая ее, мы понимаем мудрость Господа. Объектом математики являются абстрактные понятия, но на их языке выражается модель реальности, осмысление ее закономерностей подводит к Богопознанию. Постигая мир, человек понимает конечность своих сил и безконечность мироздания, приходит к четкому выводу, что есть какая-то тайна, которую человек сам, своими мыслями, своими силами — познать не может.


Между атеизмом и… прабабушкой


— Какими были ваши первые знания о Боге?

— Рос я в совершенно атеистической среде, отец Федор Прокопьевич был профессор, декан и секретарь парткома авиационного института. Мама Лилия Григорьевна преподавала геометрию и черчение. Жили мы сначала в общежитии института, к нам часто в гости приходили друзья и коллеги родителей, в основном преподаватели авиационного института. Среда ученых в то советское время была далека от религии, в ней преобладало представление о всемогуществе человеческого познания… На лето меня оставляли на попечение бабушки, где жила прабабушка Прасковья Ивановна, она была верующим человеком, и впервые о Боге я услышал от нее. «Будешь плохо себя вести, Боженька накажет», — делала она строгие замечания. Я к ним прислушивался и начинал задумываться… Но потом приходили родители и говорили, что никто меня не накажет. «Так не накажет никто», — радовался я и бежал хулиганить.

Хотя отец, будучи даже секретарем парткома, никогда о вере неуважительно не говорил. Даже меня одергивал, когда я школьными атеистическими агитками сыпал. «Сынок, — говорил отец, — никогда не говори о том, чего не знаешь…» А я был убежденным атеистом и всем сердцем верил в свою правоту. Был уверен, что люди придумали религию, потому что недостаточно верят в силу своей мысли. Мне казалось, что наука откроет людям все горизонты, поэтому занимался ей с большим интересом.

— Ваш отец был секретарем парткома института. А как складывалась ваша партийная карьера?

— Когда мне в двадцать четыре года вручали партийный билет, то стоял со слезами на глазах. На билете было написано: «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи». Эти слова вселяли некий священный трепет, я им верил и всем сердцем любил партию. Через несколько лет сам же вышел из партии, когда понял, что люди в ней не соответствуют тем высоким идеалам, о которых так много говорят на собраниях. В это время были разногласия между Лигачевым и Ельциным, и меня проректор по науке спрашивает: «Я слышал, ты из партии вышел… Так все-таки ты с кем, с Лигачевым или с Ельциным?» Для меня все эти партийные разборки были уже далеко, я начинал входить в Православную жизнь. Поэтому ответил, что ни с тем и ни с другим, что я с Господом Иисусом Христом. Проректор посмотрел на меня удивленно…

— В это время вашего перехода из партийной научной среды в Православие как стали относиться к вам знакомые и коллеги? У виска не крутили пальцем?

— Да, было такое…Кто-то даже с враждебностью стал ко мне относиться, называли приспособленцем, шептали, что я просто подстраиваюсь по веянье моды. Но было вокруг и много добрых понимающих людей, которые уважали мой выбор и мои новые взгляды на жизнь.


Бегство из пустоты

— Когда Вы впервые пришли в храм?

— В первый раз был в храме на похоронах отца … Затем, в начале девяностых, в страшное бандитское время, погиб мой младший брат Сергей. Пошел погулять с собачкой, и его нашли мертвым…В этот тяжелый момент я стал терять смысл жизни, стал задумываться и все чаще и чаще приходить к выводу, что смысла просто нет. С материалистических позиций, если быть до конца честным, то надо признать, что жизнь безсмысленна…

— В чем находили силы?

— Да ни в чем… Я был готов с утра до вечера находиться в лаборатории авиационного института и трудиться над своей научной работой. Ездил на международные научные конференции, вел нужные современные исследования по охране окружающей среды. Работал над тем, как уменьшить выброс в атмосферу канцерогенов при сгорании углеводородного топлива. От токсичных выхлопных газов авиационных двигателей увеличивается число раковых заболеваний. Уменьшить процент токсичности, значит спасти от страшного заболевания множество человеческих жизней. Мне была интересна эта благородная идея, но был занимателен и сам процесс познания, для меня сама эта работа была тогда смыслом жизни… Но после трагедии с братом я ощутил, что смыслом жизни эти исследования не могут быть. Тогда в чем же он?!

Один мой коллега, доцент кафедры прикладной математики Леонтий Николаевич Прокофьев был верующий человек, мы с ним общались, и в один из дней он посоветовал мне сходить в храм, помолиться Господу и попросить ответ на этот вопрос… Потом он познакомил меня с протоиереем Иоанном Гончаровым, в то время настоятелем Покровского кафедрального собора. Во время беседы с батюшкой я посетовал, что мой взгляд на мир выражается строкой Ленина: «В мире нет ничего, кроме движущейся материи и ее свойств». Но именно эта мысль и определяет пустоту всего окружающего мира, и как же жить, в чем найти смысл. Да, я могу другим сказать, что вижу смысл в этой ленинской фразе, но себе-то я не могу соврать, в душе-то чувствую что-то неправильное, лживое и мучаюсь от этого.

— Как батюшка отнеся к вашим вопросам о смысле жизни?

— Он посоветовал молиться… «Да я не умею, не знаю молитв», — отвечаю священнику. А отец Иоанн на это говорит: «Молись как можешь, своими словами…» Прошло несколько дней, иду домой мимо контейнеров с мусором, кто-то выкинул целую пачку журнала «Смена», один номер ветром прямо ко мне под ноги подкинуло… Чуть я не наступил, бросил взгляд и прочитал…Там был вопрос, который во мне давно жил и даже поставлен был в той форме, в которой я его ставил. Так остро и интересно раскрывалась тема, что я не удержался и взял прочитать журнал домой. Интервью с «неизвестным» было напечатано будто специально для меня, это был отрывок из «Диалогов» протоиерея Валентина Свенцицкого… В журнале был опубликован только первый «Диалог». Это рассуждение о вере полностью смело мои сомнения, я получил ответы на многие мучавшие меня вопросы. Рассказал об этом случае отцу Иоанну Гончарову, у батюшки в печатном варианте, на машинке «Диалоги» эти были полностью, и он мне их дал прочитать. С этого момента я будто сбросил с себя какое-то бремя, произошло некое бегство из пустоты. И с тех пор, как прочитал суждения Свенцицкого, материализм перестал надо мной довлеть.


Настоятель собора

— Что подвигло Вас стать священником?

— Разговоры с моим духовником отцом Иоанном Гончаровым… Я ходил на службы, общался с батюшкой, даже для большей надежности окрестился, быть может, во второй раз. Родственники говорили, что вроде бы бабушка в пятидесятых годах носила меня на крещение, но как там все происходило, в храме ли, священник ли совершал таинство или кто-то из благочестивых мирян, никто точно не знал, поэтому я со словами «аще не крещен» был окрещен в храме Петра и Павла. Я преподавал в институте, по воскресным дням ходил на службы в Покровский собор и так и собирался строить свою жизнь… Но отец Иоанн Гончаров мне предложил перейти от слов к делу, мол, хватит умные разговоры разводить, надо делом послужить Господу. В то время, в самом начале девяностых годов, священников было мало, и в них ощущалась острая потребность.

1.png— С каким чувством Вы ступили на священническую стезю?

— Во мне были решимость и сильное желание послужить Богу, ни о чем не задумываясь, жертвуя наукой, многого не зная в жизни Церкви… Я дал отцу Иоанну Гончарову согласие на принятие сана.

Состоялся разговор с Архиепископом Евсевием, который благословил меня увольняться с прежней работы … В институте меня все коллеги спрашивали, не буду ли я потом жалеть?

— Ну и как? Не жалеете? Сейчас вот с таким же романтическим порывом расстались бы с наукой?

— Человек меняется, я не исключение. Теперь не такой уже решительный… Годы…

Из стен авиационного института уже после моего ухода со временем вышло много священнослужителей, намного больше, чем из всех других самарских вузов. Владыка Сергий однажды по этому поводу даже пошутил, сказал, что авиационный институт (сейчас — Аэрокосмический университет) ближе к космосу, к Богу…

После того как я забрал трудовую книжку с записью «Уволен по собственному желанию», я пошел в Епархию и сказал, что готов к рукоположению. Меня 14 января 1993 года рукоположили в дьяконы. Некоторое время прослужил в Покровском соборе, потом в Иверском монастыре весь Великий пост, а на Благовещение меня рукоположили в сан священника и перевели служить в Вознесенский собор.

— Как родные отреагировали на изменения в жизни главы семьи?

— Моя жена была рада, что я стал Православным человеком, она с дочкой сама ходила в церковь, и понимала меня в этом вопросе полностью. Но мой уход из института, из науки жена переживала тяжело.

— Как вас встретил старинный Вознесенский собор, который в начале девяностых был еще просто военным складом? Храм с богатой историей, в середине XIX века был кафедральным собором Самары. В нем освящалось Самарское Знамя, под которым сражались русские ополченцы и братья по вере болгарами против иноверцев-турков. И вот на ваши плечи легла работа по организации современного прихода… Кто были ваши первые помощники?

— Мне очень помогал староста Вознесенского собора Андрей Андреевич Савин. Это был необычный человек. Много лет и даже десятилетий он был секретарем Оренбургского, а потом Куйбышевского (Самарского) Епархиального управления. Был единственным мирянином на такой ответственной должности в нашей Церкви. Он хорошо знал Митрополита Мануила, многих священников, которые пострадали в годы гонений. Благодаря его стараниям было остановлено страшное решение советского правительства и местных властей. Хрущев хотел сделать так, чтобы Православные не имели права крестить и причащать своих детей, — а те чтобы могли участвовать в церковных Таинствах только уже после наступления совершеннолетия. Андрей Андреевич в нашей епархии столкнулся с этим, у нас как раз опробовали это решение. Горячо все рассказал Митрополиту Мануилу (Лемешевскому). Владыка написал о происходящем в письме Патриарху. Андрей Андреевич лично отвез то письмо в Патриархию. Сразу наверху забили в колокола, мол, нельзя нарушать права человека, и работа по созданию этого зловещего проекта была прекращена.

Для нового возрождающего храма и для меня Андрей Андреевич был как отец. Андрею Андреевичу принадлежит идея создания при нашем храме богадельни, и она уже действует несколько лет. Старые люди, от которых отвернулись родственники и родные, здесь находят, как в родном доме, уход и душевное тепло. Есть у нас при храме и Воскресная школа.

— Отец Александр, скажите, что самое главное для Православного человека?

— Главное то, что «Бог есть Любовь» (1 Ин., 4, 8). Апостол Павел говорил: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви,— то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (1 Кор., 13, 1-3). Все добродетели внешние без любви полная формальность, и они переходят даже в свою отрицательную противоположность. Вера без любви — религиозный фанатизм. Свобода — распущенность. Богатство — жадность. Иметь во всем любовь — вот это для меня главное в Православии…

— В начале интервью Вы сказали, что математика может объяснить все процессы мира своим языком, языком формул… А можно создать «формулу Бога»? Сравнительно недавно один самарский ученый — в прошлом ваш знакомый и коллега — пытался сделать что-то в этом роде…

— Господь — это Реальность, а любая математическая формула всего лишь модель… Что бы ни выдумал человеческий разум, какую бы математическую формулу ни придумал — это будет лишь жалкая попытка понять то, что поддается только Вере.

Ольга Круглова

http://благовестсамара.рф/-public_page_11233




Назад в раздел
© 2010-2024 Храм Успения Пресвятой Богородицы      Малоохтинский пр.52, телефон: +7 (812) 528-11-50
Сайт работает на 1С-Битрикс