27 января - День полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады
26.01.2024
Блокадные крохотки,
или Несвятые святые Блокады
Диакон Владимир Василик
Недавно мы отмечали 70 лет со дня полного снятия Блокады Ленинграда. Время делает свое: всё меньше и меньше остается свидетелей и участников тех страшных и величественных событий – огненного крещения Санкт-Петербурга, всей России, всего народа. Пока они живы, надлежит собирать бесценные свидетельства той эпохи, ту правду, которая воистину избавляет от смерти. Безусловно, и свидетельства проявления народной праведности, святости «несвятых святых», благодаря которой и выстоял наш народ в Великую Отечественную.
***
Рассказывает Людмила Ивановна Павлова, жительница блокадного Ленинграда:
– Родилась я в 1928 году. Когда началась война, мне было 13 лет. Вместе со всеми я дежурила на крышах, тушила зажигалки. Сколько их за это время потушила, уж и не помню. Не уходила с крыш, даже когда сильно бомбили. А взрывы были такие, что однажды лошадь с повозкой во дворе перелетела через гараж.
Да, о гараже. Когда начался голод, в нем стали складывать трупы. Вот лишь одна из картин: идут двое – муж и жена. Ноги опухшие, как у слона. Это потому, что много пили, желая утолить голод. Временно чувство голода засыпало, но за это приходилось расплачиваться водянкой. И несут они в корзине два детских тельца. Двое детей их умерли от голода. А однажды, проходя мимо гаража, я услышала старческий голос: «Помогите!» Звала старушка, которая замерзла в своей квартире. Ее сочли за умершую, отнесли в гараж. А она среди трупов отогрелась, пришла в себя, стала звать на помощь. Ну, позвала я нашего управдома, открыли гараж, выпустили, конечно. Что с ней было дальше – не знаю.
Отец мой, Иван Сергеевич Павлов, был рабочим, сапожником. Но с ним любил общаться брат Бориса Борисовича Пиотровского – директор института. А все удивлялись: чего у них общего? Значит, было. Отец мой был человек очень умный и душевный. А самого Бориса Борисовича я прописывала в 1946 году, когда он вернулся из Еревана – от своих урартских раскопок. Когда началась война, папу в армию не взяли – по возрасту и по здоровью. Он стал бойцом МПВО – противовоздушной обороны города. В его обязанности входила и очистка города от трупов. Собирали их, загружали в грузовики и везли за город – на Пискаревку. А там экскаватор рыл траншеи. Выгружали тела из грузовика и сбрасывали прямо в траншею.
Так вот, однажды шел мой папа по Литейному проспекту и увидел мужчину в дорогом пальто, лежащего на снегу. Очевидно, человек был не простой, начальник. Шел он на работу за карточками, и стало ему плохо. От голода. Спасти его уже было невозможно. Умирая, он попросил отца: «Отнесите карточки домой». И назвал адрес. Отец обещал: «Хорошо, донесу». И донес! Открыла ему дверь женщина – жена покойного. Осмотрелся отец: квартира богатая. И говорит жене: «Ваш муж скончался». Она первым делом спросила: «Что с карточками?» И понятно почему: у них еще оставались дети, а без карточек – смерть. Папа вытащил карточки и отдал ей. Она открывает шкаф – а там дорогие мужские костюмы – и говорит: «Спасибо вам. Берите любой из них». А отец отвечает: «Да на что они мне?» Ничего не взял и ушел. Такой он у меня был. Всегда.
Вспоминает настоятель церкви «Кулич и Пасха» протоиерей Виктор Андреевич Голубев:
– Семья наша была верующая. В храм хотя и не часто, но ходили. Отец мой, правда, состоял в партии с 1924 года, но из нее вышел в 1930 году. Из-за этого много намаялся. Не хотели его брать на работу как беспартийного, из-за этого приходилось переходить ему с одного завода на другой. И, тем не менее, отец мой всегда был патриотом и не держал обиды на советскую власть. Когда грянула война в 1941 году, в действующую армию его не призвали по возрасту. Отец сам ушел в народное ополчение и погиб под Псковом.
С начала Блокады и до сентября 1942 года я был в блокадном Ленинграде. В 1942 году меня ранило осколком во время артобстрела. Мама была на работе, ей говорят: «Идите скорее, ваш сын убитым валяется». А на самом деле я остался жив. Добрые люди на улице подобрали, доставили в детскую больницу. Я потерял много крови, необходимо было переливание. Кровь нашлась, пожертвовали ее моряки-краснофлотцы, сами истощенные и изможденные. Дай Бог им здоровья, если еще живы. И Царствие Небесное, если скончались.
***
К этим воспоминаниям участников тех событий могу прибавить и семейные свидетельства.
Брат моей бабушки Тамары Васильевны Бакановой Евгений Васильевич Баканов (1905–1942) в детстве потерял ногу из-за болезни, но не унывал. Любил петь:
Хорошо тому живется,
У кого одна нога,
И сапог ему не надо,
И порточина одна.
Выучился. Стал большим начальником – одним из замов начальника ЭПРОНа: организации по подъему кораблей. Не сказать, что был горячо верующим, но когда потребовалось крестить мою маму, Галину Георгиевну, то он, рискуя своим положением, нашел священника, привез на своей машине и помог организовать тайные крестины – на чердаке дома в Ящере. Когда началась война и враг приблизился к Ленинграду, он отказался эвакуироваться, несмотря на свою инвалидность. До последней возможности ходил на работу и трудился – вопреки всему тому ужасу, который творился вокруг и о котором он писал в письмах моей бабушке в эвакуацию: «Тамара, ты не представляешь, что здесь происходит, какой ужас… Я чувствую, что ледяная рука смерти всё крепче берет меня за горло». Скончался он в марте 1942 года – от цинги и истощения. Похоронен на Пискаревском кладбище. Уже позднее, вернувшись в Ленинград, бабушка узнала, что Евгений свой паек отдавал соседским детям. Их он спас, выкормил, а сам умер, по сути дела – от голода. Царствие Небесное ему и всем в Блокаду скончавшимся. За веру и Отечество жизнь свою положившим.
http://www.pravoslavie.ru/arhiv/68335.htm
Христианские смыслы блокадной поэзии
Диакон Владимир Василик
Снятие блокады Ленинграда
Великая Отечественная Война принесла нашему народу невиданные страдания, свидетельством чему стала блокада Ленинграда. Во время блокады погибло не менее 800 тысяч мирных граждан, умерших от голода, холода, бомбежек, артобстрелов, болезней. И около миллиона бойцов Ленинградского и Волховского фронтов сложили головы при обороне города на Неве, во время постоянных наступлений при попытках прорвать блокаду. Сейчас немногие знают, что первое наступление на Ленинградском фронте, направленное на прорыв блокады, началось в сентябре 1941 г., когда казалось, что Ленинград будет вот-вот взят. И вплоть до решающей операция 1944 г. «Январский гром», освободившей невскую столицу от блокады, наступления в 1942–1943 годах шли чередой с соответственными тяжелыми потерями. Около 60 тысяч солдат и офицеров Ленинградского фронта умерли от голода.
Но это великое народное страдание воскресило в народе веру. Характерна страшная статистика 1944 г.: над 48% умерших было совершено отпевание. Блокада и война воскресили «латентную теплоту патриотизма», перед самым снятием блокады с карты города исчезла часть революционных и космополитических названий: проспект 25 декабря вновь стал Невским, а площадь Урицкого — Дворцовой, Урицк вернул себе старое имя Лигово, а Красногвардейск — Гатчина.
Возрождение веры и русского национального сознания отразилось в поэзии военных лет, посвященной блокаде Ленинграда и битве за Ленинград.
В начале блокады Ленинграда Анна Андреевна Ахматова (1889-1965) находилась в городе, трудилась на строительстве оборонных рубежей и не покинула бы Ленинград, если бы от нее фактически не потребовали эвакуироваться. Но и в Ташкенте, в эвакуации, она не забывала о невской столице и ее страданиях. Стихи, посвященные блокаде, вошли в ее цикл «Ветер войны».
Одно из первых, написанных еще в блокадном Ленинграде стихотворений — «Птицы смерти в зените стоят»:
Птицы смерти в зените стоят.
Кто идет выручать Ленинград?
Не шумите вокруг — он дышит,
Он живой еще, он все слышит:
Как на влажном балтийском дне
Сыновья его стонут во сне,
Как из недр его вопли: «Хлеба!»
До седьмого доходят неба...
Но безжалостна эта твердь.
И глядит из всех окон — смерть.
Это стихотворение является удивительно библейским по смыслу и духу. Особенно ярко это видно из двух последних двустиший:
Как из недр его вопли: «Хлеба!»
До седьмого доходят неба...
Но безжалостна эта твердь.
И глядит из всех окон — смерть.
Седьмое небо, согласно библейским и раннехристианским представлениям — местопребывание самого Бога. И, однако, ответа нет: «Но безжалостна эта твердь».
Эти строки напоминают слова книги Второзакония о медном небе, непроницаемом для земных молитв:
«И небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью, и земля под тобою железом» (Втор. 28, 18).
Переходим к следующим строкам:
Как на влажном балтийском дне
Сыновья его стонут во сне.
А. Блинков. Переход из Таллина в Кронштадт
Это память о жертвах Таллинского перехода (28–30 августа 1941 года), когда при переходе Балтийского флота из Таллина в Кронштадт от немецких мин и бомб погибло 15 тысяч солдат, матросов и беженцев. Но здесь вспоминаются и строки из 87 псалма:
«Привменен бых с низходящими в ров, бых яко человек беспомощен, в мертвых свободь. Яко язвеннии, спящие во гробе, ихже не помянул еси к тому, и тии от руки Твоея отриновени быша. Положиша мя в рове преисподнем, в темных и сени смертней» (Пс. 87:5–7).
Образ смерти, как тяжкого сна, близок Ветхому Завету. Но этот же образ тесно связан и с памятью о пророке Ионе и его молитве:
«Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня, все воды Твои и волны Твои проходили надо мною. И я сказал: отринут я от очей Твоих, однако я опять увижу святый храм Твой. Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя. До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада» (Ион., 2, 4-7).
Одно из наиболее знаменитых стихотворений блокадного цикла Ахматовой — «Мужество», написанное 23 февраля 1942 года:
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,-
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!
И в нем продолжается тема Суда. Образ весов в русском сознании неразрывно связан со Страшным Судом и образом ангела, взвешивающего человеческую душу.
И в то же время тема часов соединяется со страданием и прославлением Христа. «Отче, пришел час, прослави Сына Твоего» (Иоан. 17:1), — так молился Христос, идя на страдание.
В некоторых вариантах стихотворения присутствует чтение «священное русское слово». Русское слово в своих истоках неразрывно связано со Словом Божиим — Священным Писанием. Его черты — свобода и чистота, ибо «где Дух Господень, там свобода» (2 Кор.3:17). Из этого стихотворения извлекаются следующие смыслы: для русского народа-богоносца приходит час крестного страдания и воскресения — спасения священного русского слова.
На улицах блокадного Ленинграда
На снятие блокады Анна Андреевна Ахматова откликнулась следующим стихотворением:
Сзади Нарвские были ворота,
Впереди была только смерть...
Так советская шла пехота
Прямо в желтые жерла «Берт».
Вот о вас и напишут книжки:
«Жизнь свою за други своя»,
Незатейливые парнишки -
Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки,
Внуки, братики, сыновья!
Здесь мы видим прямую цитату из Евангелия от Иоанна: «Несть большия любви, аще кто положит душу свою за други своя» (Иоан, 15:13). Однако здесь есть и другие библейские смыслы: ворота и смерть. Вспоминаются слова из 9 псалма: «Возносяй мя от врат смертных» (Пс. 9:14). Эпитет желтые жерла Берт не случаен: желтый — цвет подлости, измены, золота и корысти (вспомним хотя бы название рассказа «Город желтого дьявола»). Эти слова — клеймо фашистского дьявольского режима, построенного на человеконенавистничестве и корысти. Этот режим обличал великий сербский святитель Николай Велимирович:
«Всем нам известна их философская теория насчет пространства и освоения его: чтобы продвинуться и захватить... сады, виноградники, огороды, поля, луга, леса, реки, горы и так далее. Но вы, сербы, вместе с Богом воскликните в ужасе: “Как же это вы сделаете, если там живут тысячи и тысячи людей, братьев ваших, которые признают Того же Единого Творца и Отца — своего и вашего? Как?!”
“Легко сделаем, — отвечают они. — Совсем легко. Людей мы огнем повыжигаем, а их леса, поля и виноградники себе заберем. Людей покосим, а их капусту себе оставим, чтобы росла для нас. Людей повылавливаем, поснимаем с них одежду, а их голыми потопим в воде. Людей уничтожим, как гусениц, а их добро и золото заберем себе. Людей потравим ядовитыми газами, а их зерно, вино и елей оставим себе. Людей изгоним в пустыню, пусть вымирают там от голода, а сами сядем за их столы, будем есть, пить и веселиться» (Из окна темницы. С. 361.).
И от этого режима спасли нас незатейливые парнишки, душу свою положившие за други своя.
Наконец, глубоко христианским является стихотворение «In memoriam»:
А вы, мои друзья последнего призыва!
Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.
Над вашей памятью не стыть плакучей ивой,
А крикнуть на весь мир все ваши имена!
Да что там имена! — захлопываю святцы;
И на колени все! — багровый хлынул свет,
Рядами стройными проходят ленинградцы,
Живые с мертвыми. Для Бога мертвых нет.
Ключевые слова, искаженные советской цензурой, находятся в конце: «Для Бога мертвых нет». Они в конечном счете восходят к словам Евангелия от Матфея: « А о воскресении мертвых не читали ли вы реченного вам Богом: Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова? Бог не есть Бог мертвых, но живых» (Мф. 22:31–32). Эти слова пронизаны живой верой в воскресение из мертвых. Багровый свет несет смысловую нагрузку алого цвета — цвета Пасхи, «Праздника праздников» и воскресения.
Христианскими смыслами наполнена и поэзия Ольги Федоровны Берггольц, которая всю блокаду трудилась в Ленинграде. Христианские смыслы могут появляться в ее стихах совершенно неожиданно. Ольга Федоровна описывает блокадников, пешком возвращающихся после разборки на дрова и доски разбомбленного дома. И вдруг — неожиданно пронзительно:
Вот женщина стоит с доской в объятьях,
Угрюмо сомкнуты ее уста.
Доска в гвоздях — как будто часть Распятья,
Большой обломок Русского Креста.
(Ленинградская осень. Октябрь 1942).
И действительно, распятый, голодающий, терзаемый Ленинград — в основе своей город святого Петра, распятого в 67 году римскими мучителями. Но за Распятием идет Воскресение. Вспомним строки той же О.Ф. Берггольц:
И каждый защищавший Ленинград,
Вложивший руку в пламенные раны,
Не просто горожанин, а солдат,
По мужеству подобный ветерану.
Что это, как не воспоминание об уверении Фомы, когда он вложил руку в «огненное ребро Вседержителя» и прикоснулся к пламенным ранам воскресшего Господа?
И, в конечном счете, эта вера в Воскресение привела к Победе.
http://www.pravoslavie.ru/jurnal/67898.htm