О фильме «Левиафан» Андрея Звягинцева

Кадры, обрамляющие пустоту

Марина Васина

О фильме «Левиафан» Андрея Звягинцева …

Если можно было бы предъявить столь масштабное и внушительное по замыслу художественное воплощение банальностей о мире, человеке и утерянной им свободе, то это был бы фильм Андрея Звягинцева. Банальность же бывает простительной и непростительной в том случае, когда она еще соседствует с ложью и глубокомысленной глупостью.

С христианской точки зрения этот фильм представляет собой очень выразительный образ смертного греха - уныния. Из уныния соткана его художественная ткань, уныние осело на покатых верхушках холмов этого сурового края, переполнило распластанную водную гладь Баренцева моря. Унынием обесцвечены людские лица, уныние проникло в воздух этой заунывной жизни, вытеснив остатки живительного кислорода. Трагедии здесь нет. Ибо трагедия по закону жанра - очистительна для сердца, трагедия вне катарсиса - это жизнь, но не искусство. И нет никакого смысла слепок жизни выдавать за искусство. Очевидно, пришло время именно для таких «живоподобных» слепков как своего рода расплаты за неосознанную слепоту художника. Подноготная таких изображений, как правило, нуждается в авторской транскрипции, объясняющей закадровую глубь своего артефакта. Вот возьму да и покажу я всю эту мразь, этот людской отстой на фоне вздымающих к небу монументальных складок земли, дабы люди задумались и вспомнили о своей свободе, - примерно так выглядит апологетический комментарий режиссера, неоднократно озвученный им в интервью. Но ведь не задумаются, ибо не распознают в его героях себя, да и не захотят распознавать. Да и задумываться не привыкли. А о тех, кто, сам справляется, чья жизнь и поступки и мысли могли бы реально воодушевить и приободрить и послужить более верным средством воздействия на растерянных и униженных, Звягинцев и сам не задумывается по ведомым только ему причинам. Вот и получается, что адресат этого фильма - всего навсего фантом творческой свободы режиссера Звягинцева, собственно как и сама его свобода, ибо не соприкасается с той правдой о себе, которую знает мысль, просвещенная верой, и чувство, очищенное радостью бытия. Фраза из его уст: «Чтобы видеть все это, необязательно быть верующим, достаточно быть зрячим» говорит сама за себя, ибо зрячесть без веры (без веры христианской) вещь и впрямь довольно унылая. А то, что речь идет о другой вере, видно из его ответа на вопрос, верующий ли он. Как и следовало ожидать, автор застеснялся: «Не люблю я таких вопросов. Вера ведь дело интимное, сугубо личное». Ответ предсказуемый, мгновенно выдающий в ответчике кредо «исповедника» - одиночки, не ведающего о том, что подобная «вера» ой как далека от христианской.

Исповедание христианской веры - есть дело общее, о чем свидетельствует читаемый на литургии Символ Веры, и именно потому она расширяет человеческую личность до масштабов невиданных, а ее свободу выносит за пределы осознанной необходимости, в те заповеданные края, где царствует только одна необходимость - «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее (Матф. 16:25).

А для чего еще нужна свобода, кроме как для обретения себя в Боге через потерю себя в грехе? Только в этом случае свобода явит свой собственный лик и он будет лучезарным. Да и сама литургия в переводе с греч. означает буквально - дело общее. Если же это вера не христианская, а по обыкновению вера таких одиночек есть вера в нечто абсолютное и безымянное, то вряд ли можно рассчитывать на то, что учительский пафос режиссера станет вровень пафосу библейской истории, с которой он решился соотнести историю своего героя.

Потому, прямо скажем, зря вспомнил Звягинцев блаженного Иова. Понятно его желание поддержать интонацию фильма авторитетом древних, придать общечеловеческое звучание и масштаб своему замыслу, тем более что и левиафан в той книге упомянут, и страдает там человек ни за что, ни про что. И все же зря.

«Жил-был такой человек как Иов, который слишком много думал о смысле жизни, вот и додумался до того, что коростами покрылся и семьи лишился», - слышим мы из уст экранного монаха, кстати, единственно симпатичного персонажа в этом фильме. Похоже, именно в его устах теплится, согласно Звягинцеву, ускользающий от обремененных властью иерархов Церкви смысл христианской веры, да невдомек ему, какие неверные слова он вложил в уста положительного батюшки. Слишком доверился режиссер своей «зрячести», которая близорука сверх меры, а потому и не выступила из ее тенет совершенно чудесная, жизнеутверждающая и поучительная история св. Иова. Чего днем с огнем не найдешь в фильме Звягинцева. Нет там ни чуда, ни жизнеутверждения, а уж поучительности... Разве что эта: нехорошо быть человеку незрячим или «зрячим» по столь тщедушной мере. Напомним, что Иов был человеком праведным и богатым, смысла жизни не искал, ибо все имел в избытке, оттого и счастлив был. Но не потому, что дураком простоватым слыл, а потому что жил по заповедям. Тем и искусил самого сатану, который не упустил случая излиться ядом в жизнь праведника и склонить Бога на попущение - лишить его и достатка, и детей, и здоровья, дабы стал виден истинный смысл праведности Иова. Только для того, чтобы отстоять праведника перед сатаной, поставившего под сомнение любовь к Богу бедного Иова, и послал Он все те страшные испытания, способные раздавить человека неправедного.

Герой же фильма живет в топких кругах уныния, вычерченных для него автором, в мороке алкогольной скуки вместе со второй неверной женой и ненавидящим ее, от первой жены сыном. Вся его семья растеряна и несчастна задолго до всех тех потрясений, которые свалились на их голову. Изобилия никакого, да и отношения между ними не столь однозначны, что могли бы назваться взаимной любовью. А имел он только то, что имел, что уж никак не могло привлечь внимание и злобу сатаны. Такой он был маленький и незаметный в своей любви, что никому в принципе не был нужен, ибо и Любви по существу нее знал, т.к. Бог ему был не нужен. Бессовестному же человеку, которому по стечению обстоятельств выпала участь быть в руководителях, нужна была от него только земля, на которой стоял невзрачный домик нашего героя. И герой, и все, кто рядом с ним, были несчастными сами по себе, т.е. теми, которые сами выстроили свое несчастье, в отличие от известного всем «кузнеца».

Вообще художественное обобщение дело довольно тонкое и не всем дается. Наверное, потому что эпическое начало, к которому порой тяготеют любящие глубокую мысль режиссеры, подкупающее их в библейских сказаниях, должно быть не просто впечатляющей глаз внешней формой, но прежде всего находить себя в собственных просторах умного воззрения на мир - подобное познается подобным. Это должен быть воистину простор смыслов, вскормленных традицией внимания и понимания человека в его замысле и предназначении, т.е. традицией, которая определила смысл книги Иова. Но универсалии художнического кредо Звягинцева до обидного банальны, они стелются по ухабам и низинам нашего эмпирического социума, не имея ни сил, ни масштаба дотянуться до высот трансцендентальных, откуда открываются совсем иные горизонты, более надежные и более верные. На несвежих, знающих свою цену мыслях, смыслы не рождаются. Во всяком случае, здоровые и нужные всем. Оттого и история его псевдоИова закончилась полным крахом: и внешний дом снесли, и внутренний дом рассыпался. Никакой надежды, что его внутренний человек может воспрянуть и зажить счастливо и радостно, как поведано нам в библейской истории блаженного Иова, Звягинцев не оставляет, зато многозначительно останавливает взгляд зрителя на кадрах полнейшей разрухи человеческого жития, перемежающихся с полномасштабными северными ландшафтами, исполненными космического величия и безучастности к суетным человеческим делишкам. Таким образом, вместо дышащего общечеловеческими «легкими», сострадающего общечеловеческим «сердцем», внемлющего общечеловеческому «разуму» кинематографического полотна (ибо притча - это рассказ о всеобщем в конкретном), мы получили живоподобную зарисовку частной истории, увиденной частным глазом предприимчивого художника в весьма искусственном освещении, явно не дотягивающем до достоверности художественного обобщения.

Если бы только Звягинцев знал, как не оригинальна и убийственно поверхностна его мысль, в каком невзрачном тренде нынешних дней застряла его философия, исчерпавшая смысл Церкви несимпатичным альянсом церкви и государства. Насколько устарел, так не успевший дорасти до зрелого философского вопрошания, вопрос о человеческой свободе и всепоглощающей тотальности всякой системы. Насколько далека от христианского мировоззрения продолжающая быть популярной карамазовская жажда справедливости, под требование которой попадает сам Всевышний. Как безнадежно отстали от Жизни все те, которые почему-то считают, что мир должен стать справедливым и сияющим только потому, что у них в голове есть идея справедливости и всеобщего блага. Безусловно, библейская история Иова помогла бы всем этим желающим наилучшего из невозможного, уяснить некоторые жизненно важные вещи, но, естественно, увиденная не «зрячими» глазами Звягинцева, но так, как на нее смотрит христианская традиция. Тогда может быть прояснилось бы то, что мир в самую пору своего становления, когда еще не было и понятия о социальной несправедливости и правах человека, был уже выстроен в пропасти, на разрыве между Небом и землей, отразившемся в многочисленных языческих мифах. Тогда бы он понял, что «Левиафан» книги Иова - это не знак и символ Системы или власти, но нечто совсем иное. Это чудовище, которое сопутствует миру изначально до всяких систем с того самого момента, когда Адам и Ева согласились с предложением змея. Это чудовище страшней всякой системы, но вовсе не его вопрошал Иов и не с ним выходил на неравный бой. Он вышел на бой с самим Богом, с тем, чтобы отстоять Его правду, но не свою, как и Бог принимает его вызов, дабы одобрить правду Иова, но не сатаны. Иов вышел победителем, ибо Бог с ним заговорил, хотя ничего и не объяснил из тех вещей, смысл которых с «мясом» пытаются отодрать от бытия наши современные правдолюбцы, вопиющие о жестоком и безотрадном жребии человека. Да ведь и не фактами и аргументами жив человек, но любовью. Ох уж эта карамазовская унылая незрячесть вечно стенающих, которые за пролитую слезинку ребенка готовы попрать Божий замысел о человеке только потому, что Его правда о суде не совпадает с их представлениями о ней. И не видят, ничего не видят в том, что стоит видеть и за что стоит проливать кровь и благодарить Бога.

Один из немногочисленных воистину зрячих не по своей мере поэтов нашего времени Тимур Кибиров весьма точно обрисовал в своем стихе пренелепейшую, но вполне вероятную ситуацию с Карамазовым на небесах, где тот и там берется объяснять, почему вынужден отклонить приглашение в Рай.

И несут его ангелы к Богу в рай, И Пётр говорит: «Ну, входи, давай!»,

Но, блеснувши стёклышками пенсне, Говорит Карамазов: «Позвольте мне

Самому решать, куда мне идти! Мне противно в обитель блаженства войти,

Когда там, на земле, мученья одне, Когда гибнут во страхе, в огне, в говне

Ладно б взрослые! - Дети! Они-то за что?! Как Ты смотришь на это, Иисус Христос?

Как Ты нам в глаза-то смеешь смотреть?!» И тогда Магдалина, не в силах терпеть,

Заорала: «Ты что, совсем очумел?! Ты с кем говоришь-то?! Да как ты смел?!

Как же можно так не понять ничего?! Да взгляни, белоручка, на руки Его!»

И долго её усмирить не мог Распятый за Ваню Бог.

В самом деле, как же можно так и не понять ничего???

Очевидно, что последний кадр с выстроенным на месте разгромленного жилища православным храмом мы должны понять как многозначительный символ беспредела бесчеловечного Левиафана, в котором скрутились неразрывным узлом светская и церковная власть. Повсеместное обличение чересчур тесного содружества церкви и государства стало общим местом революционного пафоса вечно воюющих «правдоискателей», не удосуживающихся понять, что принцип неслиянности Церкви и государства вовсе не исключает принцип нераздельности. Настаивать на их шизофренической автономии друг от друга - то же самое, что изъять из человеческого устроения единоначалие, позволяющее состоять человеку в неслиянно-нераздельном союзе души и тела. Хотя отношения Церкви и государства стало уже привычным рассматривать только в одной плоскости - политической и под единственным углом - социологическим, оттого и оптика воззрения ума, как правило, лишена фокуса, и все начинает двоиться и множиться в постмодернистском забвении безначального Автора чуда человеческой жизни.

Свобода, о которой любит рассуждать режиссер, действительно, одна из главных ценностей в жизни, но не менее важен и тот, кому эта свобода вручена, и на чей алтарь она будет им возложена. Свобода не абсолютная ценность и совсем не спекулятивная абстракция, но является заглавным свойством духовного бытия только тогда, когда видны цель и смысл ее назначения, распахивающие перед ней Небо. Так Ваня, отказавшийся от Рая, во имя своей справедливости свободно не воспользовался свободой для Бога, замутив до безвидной серятины ее сияющий лик. В этой серятине продолжают полоскаться и все нынешние жалкие подобия ускользающего лика свободы, суетно и страшно мелькая то произволом, то анархией, то выбором насилия, то выбором смерти, а то и выбором уныния.

В тот серый с металлическим отливом, казалось, лишенный солнечного сияния раз и навсегда мир, изображенный Звягинцевым, можно вступить только с диогеновским фонарем, отчаявшись найти человека и охраняющего его Небо. Найти мужчину и женщину, в брачном союзе которых мудрость и милосердие стали бы прописными истинами, найти человеческие отношения, упования, поступки, исполненные красотой и желанием как личного бессмертия, так и бессмертия художественного. Где все эти люди, от лиц которых дрожит радостью душа, не страшась сострадать их несчастьям? Не убедит Звягинцев, что человек и его правда исчезли в бесцветном мареве затерянного селения под ледовитым покровом Неба, что Церковь одолели врата ада, а солнечные лучи Вышнего уже не способны согреть и наставить душу.

Ну, а если же мир цвета и сохраняющего человеческое достоинство смысла остался за кадром, то кому нужны кадры, столь многозначительно обрамляющие пустоту?

Марина Вадимовна Васина, магистр богословия

http://ruskline.ru/analitika/2015/02/18/kadry_obramlyayuwie_pustotu/

Назад в раздел